Небольшой отрывочек хочу публиковать потом это все, но - положа руку на сердце - скопом это ерунда

Итак...

ПЛОЩАДЬ ИМЕНИ АНАКИНА СКАЙУОКЕРА

С Лешей Сысоевым некогда я таскалась в областной центр на олимпиаду: я по истории от девятого класса, а он на информатику от одиннадцатого.
Анакином, конечно, прозвала его я, и было за что: во-первых, поразительное внешнее сходство с Хайденом Кристенсеном не давало мне покоя, а во-вторых, он точно был если не фанатом, то поклонником «Звездных войн». Когда юноша шестнадцати лет покупает в магазине «Дисколенд» коллекционное из¬дание «Звездных войн», а не веселый немецкий фильм «Горячая Индийская Любовь» это может значить только одно: джедаи и Мастер Йода плотно запи¬саны на подкорку его мозга. Что я? Я чудик, с меня взятки гладки, а от красав¬чика и почти отличника Леши такое вряд ли кто ожидает. Но выдавать его я не стала: не настолько я сволочь, как не жаль. А еще до олимпиад мы готовились ко Дню Са¬моуправления и нас поставили в одну бригаду: Леша вел математику у пятого «А», а я им же играла на гитаре и пела то, что хотела, а дети и не возражали: во-первых, на просьбу мордатого мальчишки спеть что-нибудь «из Бутырки», я от¬реагировала как следует («Я такое г**** не слушаю, и вам не советую»), а во-вторых, девочки еще находились под впечатлением от Леши, так что мои пере¬осмысления творчества группы «Flёur» прошли у них на ура. Под конец де¬тишки уже затребовали музыки и практически на «бис» я всю перемену бацала им «Unforgiven», который до этого играла только в Колледже Развития Лично¬сти и то три раза. Я бы забацала и «Nothing Else Matters», но тут… Тут подошла Стеценко из одиннадцатого «Б», хмуро на меня посмотрела и, заявив, что мой вой в учительской слышен и вообще «нефиг пугать детей Металликой», повела детишек на викторину.
Стеценко я знала еще с пресловутого Колледжа Развития Личности. Название пафосное и пугающее в равной степени, а на деле просто такой типа кружок по интересам для детей, с элементами учебы: кто лепит, кто рисует, кто музицирует, кто инглиш зубрит, кто графоманит, а кто и актерствует. Я, так сказать, по профилю, играла. На гитаре ясен пень. Стеценко актерствовала. Как – извините, не знаю, ибо видела только одну ее репетицию, где она нещадно клеила своего партнера и ничем более не занималась. Правда, занятия у них вела старая полумаразматическая бабка, так что «актеры» на занятиях занимались всем, кроме, собственно, актерства. А у меня и прочих гитаристов – немного нас было, жаль - занятия вел Никита Олегович. Сколько ему лет я так и не узнала: выглядел он едва на 25, но я слышала от кого-то, что ему хорошо за тридцать. Волосы у него были очень светлые, но не белые и вроде не крашеные, а глаза зеленые, как у кошки. Он, конечно, был очень хорош, и девицы постарше, особенно из драмкружка, нещадно его клеили. Меня Никита Олегович, он же просто Никита, выделил сразу, как только услышал мою вариацию на тему какого-то романса, заданную мне в музыкалке и тут же раскритикованную в пух и прах. «Где же ты раньше была!» воскликнул он и, выгнав всех «актрис», которые «просто мимо шли, у нас перерыв!» стал расспрашивать меня о моем пути, моих вкусах и интересах. Он тоже работал в музыкалке и тоже преподавал гитару, даже просил мою тогдашнюю преподшу перевести меня к нему, но она была неумолима. Не знаю уж, чего они друг другу наговорили, но Никита сказал «Либо ты бросаешь музыкальную школу, либо делаешься задерганной неврастеничкой», а преподша моя в один прекрасный день наорала на меня перед всеми учащимися. Потом меня вызывали на ковер; оказывается я «словесно оскорбила преподавателя», хотя я просто спросила «За что?», когда она в очередной раз принялась за свои фирменные «если бы» (та дама, которая в музыкалке со мной занималась, не уставала подчеркивать, что если бы не… (тут шла причина, каждый раз разная), то она бы категорически запретила мне заниматься музыкой, уж не знаю почему). Пришлось уходить из музыкалки, но в Колледж Развития Личности я продолжала ходить еще полгода, пока Никита не ушел. Вместо него пришел бодрый сорокалетний металлист Юрий Алексеевич. Ко мне он относился не хуже Никиты, даже разучивал со мной Nothing Else Matters и пресловутый Unforgiven, но я, твердо уверенная в том, что своего максимума я уже достигла и выше головы мне не прыгнуть, скоро покинула колледж, да и мотаться в другой конец города надоело. Стеценко же ходила туда до упора, пока колледж не накрылся медным тазом. Может, что-то ей это и дало, по крайней мере, она уже три года подряд играла Снегурок на новогодних утренниках первоклашек. Это ли не счастье? Меня от первоклашек изолировали давно и надолго, ибо «нефиг пугать детей Металликой», ага. Не одна Стеценко так думала.
За что я не любила все эти дни самоуправления так это за то, что ты не просто должен был провести у детей урок рисования, музыки, математики, истории (нужное подчеркнуть, недостающее вписать), но и явиться после этого к Инне Анатольевне, вообще числившейся учителем ЭПСЖ (этика и психология семейной жизни), но на учительские обязанности давно забившей большой ржавый гвоздь, и занимавшейся посему лишь организаторской работой, и доложить ей, что вы изволили петь, рисовать, какие параграфы читать по биологии и задачки решать по математике. Упаси вас высшие силы сказать ей, что пели детям Unforgiven, рисовали с ними мангу (Аня-фолкерша постаралась), по биологии читали им «пестики/тычинки – цветочек!» ! Инна немедленно делала круглые глаза и начинала верещать «Как вы можете давать детям подобное??? Поимейте совесть, это же будущее нашей страны! От тяжелого рока сходят с ума, от японских мультиков начинается эпилепсия, а размножение такая глава!!! Такая… Да ее и учителя не все могут правильно рассказать!!!». Не думайте, что преувеличиваю: может, оно все было не одновременно, но было. За «тяжелый рок» мне попадало регулярно, посему в учительскую я потопала уже заранее ожидая пендаля. Но Инны не было, она побежала в детский сад на утренник к младшей дочке. Я было обрадовалась, но меня отловили и велели ждать остальных (то бишь Лешу и Сашу Девятко, ведшего у детишек первой парой граждановедение, ныне в викторине представлявших каких-то героических добрых молодцев) в организаторской, а чтоб время зря не терять – раскрасить заголовок плаката по пресловутой ЭПСЖ (краски и кисточки взять в шкафу). ЭПСЖ так ЭПСЖ, припахали так припахали. В школе подобным должно гордиться.
Когда я, высунув язык, малевала яростно-голубой краской букву «Й» в слове «семейной», дверь открылась и вошла одноклассница Катя.
- Тоже Инну ждешь? – спросила я, отмывая кисточку в наполненной водой стеклянной банке из-под Нескафе.
- Ага, а еще Таньку, домой вместе пойдем – Катя присела на стул с зеленой обивкой, стоящий под листком «Выпускники-2004» - Эти дети… Ваще, зла не хватает! Я им пропуск выдаю на другой уровень, а они меня за руки лапать!
- Хорошо еще, что за руки – глубокомысленно произнесла я, нацеливаясь на плашку акварели густо-фиолетового цвета.
- Да блин, не говори! – завелась Катька – Блин, это не дети, это сексуальные терминаторы! Один есть… Так это вообще…
Я, изредка поддакивая, продолжала с упоением малевать заголовок. Оранжевая буква, бирюзовая, фиолетовая, малиновая… У детишек, пожалуй, эпилепсия начнется раньше, чем они доберутся до японских мультиков, то бишь заголовок удался. Еще раз окинув влюбленным взглядом свое творение, я соизволила, наконец, посмотреть на Катю
- Как там викторина? – спросила я
- Как, как, - каком кверху! – вздохнула Катя – Дети тупые, это писец, особенно мелочь! Им Вадька примитивный вопрос, а они молчать! Кому-то руководители помогали, этому твоему пятому А, например Кристинка, а у кого-то руководители тупее их!
- И это не редкость – протянула я.
- Да уж, например Пашка! Вот скажи, разве…
Катерина долго бы возмущалась назначенными руководителями, даром что сама в руководители не шла принципиально, кабы не пришедшая, наконец, Танька.
- Тань, у тебя курить есть? – первым делом спросила Катя, даже до «ой, привет»
- Есть, - успокоила ее Танька
- Пойдем? – потабачить Катерине явно не терпелось
- Потом! – отмахнулась Танька – Знаешь, что Девятка и Сысой (Девятко и Сысоев то бишь) за кулисами устроили?
- Что? – о, даже мысли о сигаретах из глаз исчезли.
- Пойдем, покажу! – И Танька, схватив подруженьку под белу руку, потащила ее в сторону входа к закулисью. Я нагло пошла за ними: ежели там надписи любовного содержания, посвященные англичанке Анне, то их скоро увидят все, ежели что-то непристойное – тем более, а если драка – ну так свидетели всегда нужны!
В закулисье было два пути: через сцену и через дверь на втором этаже. С первым путем все понятно: открыл дверку слева или справа – и пожалуйте в мир сломанных стульев, музыкальных центров и прочей красоты. Со вторым было несколько сложнее: подняться на второй этаж (впрочем, мы там находились сейчас), дойти до конца коридора, спуститься на две ступени вниз, толкнуть тяжелую дверь и, собственно, цель достигнута. Мы воспользовались вторым путем: во-первых, сейчас для нас он был банально короче, во-вторых, на сцене шла какая-то свистопляска (позже выяснилось, что это репетировал школьный ансамбль брейк-данса «4е ГеВаРа»).
Первым делом  мы запутались в занавесках, висевших покамест здесь, для сохранности (любители школьных дискотек взяли моду поджигать на них бахрому зажигалками), а вторым…
А вторым делом мы увидели Лешу и Сашу. Оба еще не сняли с себя концертных костюмов: Леша был в высоких сапогах, родных джинсах и какой-то белой накидке/хламиде с рукавами «летучая мышь», а Саша – в длинном черном балахоне, похожем на рясу. Оба держали в руках по мечу: Леша нечто, похожее на джедайский световой дрын (мои губы от улыбки непроизвольно свело налево), а Саша – пресловутый школьный «меч Добрыни Никитича», он же меч-кладенец, он же дубина вульгарис. Хотя нет, они их не держали, они махали ими вовсю. Выпад, прыжок, замах, отступление! – и световой дрын Анакина брр, Алексея, съездил аккурат по кумполу Саши.
- Я бы в реальном бою бы тебя насмерть приложил! – отдуваясь сказал Леша, - благо сейчас даже не в полсилы врезал. А то даже этой дурой можно так ушибить…
- Да знаю, - Саша прислонил дубину вульгарис к стенке и шлепнулся на какой-то полустул. – К тому же оно неинтересно так, как будто на физике Барабану у доски отвечаешь, правда! Он тоже молчит, а ты плывешь себе…
- А что ж я должен, диктовать тебе, куда ты меч должен направить? – искренне удивился Леша. – Ну я, конечно, могу, но там-то тебя предупреждать никто не будет! Сит…
Но что Леша сказал потом, я пропустила: Катя наклонилась к уху Таньки и, поскольку мы стояли очень близко друг к другу, я скорее почувствовала, чем услышала, ее шепот, обращенный к подруге.
- И ради этого ты меня сюда тащила?
- Блин, ну это же так смешно! – горячо зашипела Танька – Смотри, блин, они как дети!
Но смотрела по ходу одна я, ибо подружки начали склоку из-за того, что «на такие выкрутасы я каждый день смотрю, пошли курить!», «не Катька, ни фига ты не понимаешь!». В конце-концов Катька-таки одержала верх, ну или курить очень захотелось, и девочки, было, собрались уходить… Не тут-то было, ага.
Выяснилось, что мы невольно загнали себя в ловушку: мы, пусть с трудом, в закулисье влезли, а вот вылезти оттуда тем же макаром не получалось никак, ибо дверь открывалась внутрь и мы рисковали даже не столько быть этой дверью пришибленными, сколько быть замеченными Лешей и Сашей по шевелению занавесок. Девочки было взвыли, но, поняв, что вопли их выдадут, вынужденно притихли и уставились на бесплатный театр, уход которого со сцены гарантировал их уход покурить. Мне-то спешить было некуда, посему на сию постановку я смотрела с любопытством.
Парни тем временем малость поуспокоились, разошлись по углам, помахали оружием просто так и, наконец, снова начали сходиться.
- Ну, давай! – скомандовал Леша.
Саша вздохнул, прошептал либо «мама дорогая» либо «господи помилуй», и, встав в оборонительную позицию, сказал:
- Анакин, ты понимаешь, что совершил???
Даже под угрозой смерти я бы не смогла сдержать рвущийся хохот. Анакин и, видимо, Оби-Ван-Кеноби растерянно застыли и обернулись на звук моего хохота. Девочки взвизгнули и смылись под шумок (потом я узнала, что они полчаса сидели в женском туалете на третьем этаже), я, продолжая хохотать, но зажимая рот рукой (отчего вместо хохота получалось почти лошадиное фырканье и ржанье), помчалась почему-то к пресловутой организаторской, где и отхохоталась вволю.
Вскоре явилась и Инна в сопровождении Девятко и Леши, восхитилась моим плакатом «Здравствуй, эпилепсия!» и отпустила нас домой. К моей радости ни Саша, ни Леша казнить меня не стали. Вероятнее всего, просто не смекнули, кто посмел поднять их на смех.
Время шло. Ни с Девятко, ни с Лешей-Анакином я больше не пересекалась, если не считать поездки на олимпиаду и их Последнего Звонка, куда меня, естественно, припахали. Ходили слухи, что первый после школы, провалив экзамены в ВУЗ, ушел в армию, а про Лешу толком даже из слухов ничего известно не было, кроме того, что тот, кажется, встречался со Стеценко, кажется, у них началась «любовь-до-гроба-дураки-оба»...
…Но все-таки однажды я встретила его.
Зимой, возвращаясь с экзамена, на котором нас задержали до вечера, не доезжая до дома, я вышла у торгового центра «Атлантида» - во-первых, мама велела купить к приезду дяди коньяк, во-вторых, мне захотелось «Птичьего молока», которое тогда продавалось только в «Атлантиде». Центр находился очень удобно, напротив остановки, где останавливались автобусы в мою сторону, так что в принципе ничего я не потеряла.
С покупками я справилась довольно быстро и поспешила на остановку, где Лешу-то и увидела. Он стоял, качая большую зеленую коляску, отвечая на вопросы девчонки с кипой листков.
- Известны ли вам случаи переименования улиц в нашем городе? Да, нет
- Да.
- Вы одобряете эти переименования? Да, одобряю. Одобряю частично. Нет, раньше названия были лучше. Нет, все привыкли к старым названиям. Мне все равно.
- Частично одобряю.
- Как вы относитесь к тому, что улицы нашего города переименовывают?..
И в таком духе. Анкета была длинной, но Леша, кажется, беспокойства по этому поводу не проявлял.
- И последний вопрос! – наконец радостно объявила девчонка. – Если бы вы могли назвать площадь в честь любого человека, кто бы был им?
- Так сразу не ответишь… - протянул Леша, но ответить ему так и не пришлось.
- Чем дурака валять, лучше бы помог сумки донести! – с Лешей рядом оказалась Стеценко, размахивающая раздутыми пакетами с продуктами. – Помоги в коляску запихнуть что ли! Я по льду скачу…
- Я на вопросы отвечаю, - пробурчал Леша, послушно пихая пакеты вниз коляски.
- Ой, без тебя справятся! – фыркнула Стеценко… то есть, бывшая Стеценко. – Ну какого хрена так пакет пихаешь? Там же бутылки стеклянные!
Пока семейка, ругаясь, упаковывалась, я и девчонка с анкетой наблюдали за ними. Я с нескрываемым интересом, девчонка растерянно.
- Все, поехали! – скомандовала бывшая Стеценко.
- Но… - начал Леша.
- Какие «но», я задрыгла! Хочешь, чтобы заболела, да?
- Нет, но…
- Вот и не спрашивай!
Спустя минут пять семейство, упаковав, наконец, продукты и наорав друг на друга вдоволь, двинулось прочь. Леша толкал коляску, а бывшая Стеценко копалась в сумке, в поисках «этого гребаного телефона». Девочка с анкетами растерянно моргала им вслед, а я, неприкрыто ухмыляясь, смотрела вслед Леше. На Анакина Скайуокера нашлась Падмэ Вейдер.
Очевидно, я сказала это вслух, ибо девчонка с анкетами обернулась.
- Вы знаете его?  - спросила она.
- В школе одной учились – подтвердила я.
- Отлично! – девчонка облегченно вздохнула. – Вы, наверно, знаете о нем кое-что, можете помочь?
- В принципе да, - я быстренько просканировала в мозгу информацию, которая так или иначе касалась Леши, даже не забыв инцидента с мечами и хохотом. Оказывается, я даже день рождения Леши помнила.
- Он всего на один вопрос не ответил, - пояснила  девчонка, - про человека, в честь которого площадь назвать надо. А он важный, исследование на нем. Паспортичку я заполнить могу, это нетрудно – возраст, семейное положение – все на нем написано. А вот с площадью… Можешь помочь?
- Могу, - я снова ухмыльнулась.
- Ну так в честь кого он бы площадь назвал?
Я посмотрела вслед еще видимому семейству. Бывшая Стеценко-таки нашла телефон и, кажется, теперь трещала по нему, Леша пихал коляску вперед. Я, последний раз бросив взгляд на них, повернулась к девчонке и, отдавая последнюю дань тому Леше, которого я знала, ответила ей.
- Думаю, в честь Анакина Скайуокера. И это не шутка.
Девчонка, громко и довольно противно гоготнув, записала мой ответ в свои листки. А тут и мой автобус подошел, и я уехала домой, оставив здесь и тогда все, связывающее меня с моим Анакином.